ЧАЕПИТИЕ В ВИШНЕВОМ САДУ

Т.Л.Щепкина-Куперник

(сразу по следам "Чеховки", 30 августа - 1 сентября 2002 года, Подмосковье)

Поиски внятно сформулированных задач, сверхзадач и сверх-сверхзадач, а также некоторое количество сотрясенного в Петербурге и Москве воздуха так и не завершились выработкой единой для всех, универсальной Формулы Игры. Впрочем, как всегда, наиболее близок к истине оказался Эрандил/Мак-Дуф с его "паровым отоплением". Он говорил о том, что согреться в зимнюю стужу можно а) сбившись в кучу под теплым одеялом; б) включив паровое отопление. Тем, у кого оно бывало отключено, знакомо чувство невероятной легкости, радости, свободы, возникающее после того, как оно наконец включается. Тако-же случается и с человеческим общением и вообще с атмосферой, где существует человек.

Для интриг на игре оказалось слишком мало женщин. Точнее сказать, две: автор этих строк и Протасик. Отменились и фанты, и продажа Вишневого сада с аукциона, и благотворительный базар, и крюшон... многие задумки так и не были реализованы. Не хватило людей и, главное, персонажей. Например, не приехали ни Раневская, ни Лопахин. Поэтому случилось так, что мы два дня просидели в Вишневом саду, который не принадлежал ни одному из нас, дачников беспечных, и ровным счетом ничего от нас не требовал. Мы просто наслаждались теплом эти два дня - тем естественным теплом человеческих отношений, в которое на краткий миг не вторгается ни одна страсть. Таким образом, на нашей игре была восстановлена определенная атмосфера - не быт даже, не сюжет, а некий целительный воздух.

Воздух целительный,
Воздух спасительный
И упоительный;
Хочешь - дыши!
Солнце осеннее,
Птиц свиристение
И упоение
Пьяной души!

Персонажи попадали на игру различно. Так, задумывалась Любовь Дмитриевна Менделеева (Беатриса), но не было для нее Блока, а на игре, напротив, присутствовал прелестный юный Сашенька Блок (Хиннар), а вот Любовь Дмитриевна приехать не смогла.

Ряд случайных обстоятельств привел именно в этот день в Москву Рика Рыболова (Александр Грин); зато долго готовившийся к игре Сказочник (Максим Горький), хоть и находился в тот момент на Куковлятнике, хоть и написал свой вариант "Песни о Буревестнике", но почему-то так и не приехал. Лопахин (Агасфер Лукич) был лично Главным Мастером одет и наставлен в правилах, однако, по бытовавшей версии, загулял с цыганами и утопил пароход. Во всяком случае, на полигоне он не появился.

Сильно ждали мы душку-Левитана (Мин-Кау). Вера Федоровна желала пойти с ним на этюды, а Федор Иванович разучивал цыганскую величальную... и что же? Левитан (коего Федор Иванович с досады стал звать Мандельштамом) явил свое знаменитое слабоволие и, быв, вероятно, перехвачен кем-то по дороге, застрял на тусовище. Что ж, сам себя наказал. Федор Иванович, который ходил его встречать на шоссе, в конце концов пропел: "К нам не приехал нелюбимый и совсем не дорогой!", адресуя сие Левитану. Опять же, Левитан готовился и даже разучил любимую фразу Исаака Ильича "Да вы, батенька, крокодил!", которую произносил весьма убедительно.

Напротив того, совершенно не принимал идеи игры Даркил, коего витийствами пытался завлечь на "Чеховку" Тарас. Предолго слушал он как эмоциональные речи будущего Федора Ивановича, так и мудрые высказывания будущего Николая Степановича (в частности, про паровое отопление). И в переписке с Протасиком, нашим информационным центром, высказал небезосновательные сомнения в идеях и смысле всей игры. "Я... никак не могу ухватить суть... Герои произведений Чехова во многом мыкаются, как слепые котята, не находя правильного пути, когда он проходит рядом; при этом автор милосердно взирает на своих пациентов, представляя профилактику читателю. Получается, что на игре соберется множество слепых котят, которые будут старательно мнить себя Толстыми, Шаляпиными, Гумилевыми... Либо опять путь в пустоту, либо Тарас Витальевич планирует переплюнуть Антона Павловича. Но каким образом, не могу уяснить. Насколько я понял, у него не реализован механизм разотождествления, т.е. люди должны срастись со своими масками. В конечном счете получается колоритная тусовка конца позапрошлого - начала прошлого века со всевозможными атрибутами и со сверх-сверхзадачей "донести своим персонажем какую-нибудь мысль". Но при чем тут Чехов?".

Действительно, при чем? Автор этих строк и сам задумался, прочитав письмо Даркила. Возможно, ответом на этот вопрос стала сама игра. Чехов в данном случае есть атмосфера.

Приезд Даркила на игру стал для него последним звеном в цепи совпадений, о чем он сам не без удивления рассказывал.

Весьма поучительный, хотя и побочный эффект произвела наша игра на одну из неприехавших дам. Она прислала письмо, в котором писала: "К сожалению, обстоятельства не позволяют мне (и т.д.), но благодаря вам я открыла для себя прекрасного писателя - Чехова. Спасибо!!!".

Сколь дивен мир, и люди в нем прекрасны,
От их красы не отвращай лица.
Любя, любуйся ими без конца!
Но отчего иные столь несчастны?

Разумеется, проявил себя в полном блеске Бунин (Гунтер). Сей писатель преусердно обсуждал игру и ее смыслы, выказывал полное понимание проблемы, входил в образ, переписывал от руки творения Бунина, дабы иметь рукопись, - и что же? Буквально в день отъезда моего в Москву имела я сомнительное удовольствие лицезреть этого господина. (До того недели две или три от него не было ни слуху ни духу). "Я сегодня уезжаю", - сообщил Бунину автор этих строк. Бунин страшно удивился: "Куда?" - "В Москву". - "В Москву? - еще более удивился Бунин и зашевелил смоченными в пиве рыжими усами. - Для чего же в Москву?" - "Играть". На лице Бунина отобразилась мучительная работа мысли, после чего он изумленно спросил: "Это на "Толстовку", что ли?"

О, тьма израненной души,
Кто глубину твою измерит?
Молчи, поэт! Рыдай, пиши...
Уединение в глуши
Целительно для тех, кто верит.

В итоге собрались на даче отсутствующей г-жи Раневской (Мириам) в Вишневом саду следующие выдающиеся личности: Вера Федоровна Коммиссаржевская (Протасик), славянофил Петр Иванович Фениксов-Попугаев (Рамил), Федор Иванович Шаляпин (Тарас), Лев Николаевич Толстой (Куковлев), Николай Степанович Гумилев (Мак-Дуф), Игорь Северянин (Даркил), Александр Грин (Рик Рыболов), Александр Блок (Хиннар), Татьяна Львовна Щепкина-Куперник (автор этих строк) и Прелестное Дитя (Аля - ей четыре года).

Полигон - 51-й километр, если ехать на Черноголовку, - избрал Куковлев. В этом выборе крылся своеобразный, кстати, каламбур - вполне в духе чеховских персонажей. Дело в том, что полигон находился в нескольких верстах от деревни Боково, так что, по словам Куковлева, можно было говорить, будто "дача у нас с окнами на Боково" ("Набокова").

Переоценить роль Куковлева в том, что игра состоялась, трудно: он, как истинный Лев Толстой, представлял собою, так сказать, абсолют. Можно быть даровитее или искрометнее Куковлева; допускаю, что можно быть умнее, но быть абсолютнее Куковлева (Толстого) - практически за гранью вероятия. Благоговейное отношение к графу сказывалось во всем. Так, человеку, ухватившему графскую расческу с зеркальцем, было внушительно сказано: "Осторожнее обращайся! Это же зеркало зеркала русской революции!". Граф, столь удачно подобравший для игры полигон, превосходно понимал, что в русской литературе пейзаж всегда является действующим лицом - иногда едва ли не важнейшим. И в данном случае эта традиция нашей отечественной словесности была полностью соблюдена. Отметим также мужество графа, поскольку он совсем недавно перенес рожистое воспаление. Это оставило в нем настолько яркие впечатления, что он даже не мог их выразить. Несколько раз начинал он: "Довелось мне недавно иметь дело с земской нашей медициной... да..." - и замолкал надолго.

Полигон был своего рода шедевром - прелестное место, куда следует идти сперва сквозь полосу леса при шоссе, затем по полю и по лесной дороге. Маленькая холодная илистая речка, родник, поляны... Разумеется, здесь проводились игры и в былые времена, и одним из дачных развлечений стала любительская археология. Было найдено немало сломанных стрел, два копья, несколько письменных свидетельств, одно из которых предлагало 500 марок вознаграждения за поимку убийцы почтальона, а другое представляло собою крик души на гербовой бумаге: "Лорд Капитан-Командир! Кайриен так и не получил обоз с продовольствием, по-сему если такие закупки еще возможны, предлагаю переправить это продовольствие флотом. Король Кайриена Лорд Галадедрид Домодред".

"Авось дороги нам исправят..." - хочется вздохнуть вслед за великим классиком нашим. Увы, те же беды и в России, и в неведомом Кайриене...

Поразительное впечатление производят оставленные в лесу штурмовые стены и башни. Возвышающиеся на полтора или даже два человеческих роста, сложенные из строевого леса, эти стены поистине устрашают. На бревне ножом вырезано "Тир-Далон". Имя ли это правителя, название ли города? Кто жил и умирал в этом Тир-Далоне, кто бился у этих могучих стен, устоял ли город? Опаляющее дыхание страсти словно законсервировалось здесь и ощущалось при посещении; яростью давних битв сочились сии безмолвные стены...

Делясь впечатлениями, задумывали мы попутно и новую "атмосферную игру" - "В гости к Шлиману", общая идея которой - по остаткам прошлых игр на полигоне исследовать культуру, историю, произвести зарисовки предметов материальной культуры и т.п. в обстановке археологической экспедиции двадцатых годов XX столетия. Дачная наша археология показала большую перспективность такого рода исследований.

Замшелая стена... Увы, печальный вид,
Унылость сердце здесь невольно тяготит.
Свидетельницей чьих ты сделалась молитв,
Участницей каких кровавых стала битв?
Но все кругом молчит, объято вечным сном...
Уважим этот сон. Помолимся - уйдем.

Другой достопримечательностью сих мест был, несомненно, родник, нарочно обделанный в деревянное, небольших размеров, кольцо с привязанной рядом банкою, чтобы можно было пить. Есть ли большее блаженство, нежели жарким днем, вдыхая запах трав и сырой почвы, утолять жажду кристальной его водою, в то время как на дне резвятся пухлые головастики? Насупротив родника, на березе, стоит небольшой образ Николая Угодника под щепочкой, долженствующей защищать его от дождя. Паучки свили на щепочке свои паутинки, как бы обрамляя образ нарядными "полотенцами". Добро и строго глядит сей любимейший святой русского народа, чья иконочка словно вырастает из березы.

Символично, что игра наша происходила как бы на фоне непрекращающегося - то тлеющего, то вырывающегося на волю - лесного пожара. Не так ли и современный мир охвачен огнем безумия, насилия и безнравственности, в то время как существуют еще, хоть и скрытые в лесах, небольшие очаги человечности, любви и святости?

Одной из бесконечных тем для обсуждения была и проблема возросшей жестокости на ролевых играх. Это одинаково было замечено и одинаково взволновало во всем прочем между собою несогласных графа Льва Николаевича и комика (трагика?) Петра Ивановича. Не противовесом ли сему прискорбному явлению была наша маленькая игра?

Бесконечно гуляя по лесу, то погружаясь в таинственную обстановку брошенного капища со странными идолами и не менее странными орудиями (не то баллистою, не то подзорною трубою), то любуясь грибами, паутинками, озаренными солнцем, различными видами деревьев, мы не заметили, что день склонился к вечеру, а мы находимся весьма далеко от дома. (Под словом "мы" автор этих строк подразумевает себя и Алю). Вдруг по полю навстречу нам поехали два велосипедиста по дорожной колее. "Давно горит?" - спросил один, указывая на густые клубы, заметные на краю поля на фоне деревьев. Автор этих строк ответил, что не знает. "А откуда вы идете?" - "По лесной дороге". Велосипедисты оглядели наши платья и шляпки. "С дачи, что ли?" - Мы ответили утвердительно с чистой совестью. Те вскочили опять на велосипеды и умчались в обратном направлении. Мы завернули, следуя изгибу дороги, и мрачная, поражающая воображение, почти мордорская картина предстала взору в темнеющем воздухе. Лесная полоса перед шоссе и поле непосредственно перед нею были черны. Среди закопченных стройных сосновых стволов адскими языками плясал огонь. Первоначально можно было принять сие за множество костров, разведенных, к примеру, армиею на марше; но нет - не человеческая рука их воспалила.

Подспудный пламень притаился,
Он под землею точит путь.
Но вот сильнее жар сгустился,
И огнь прорвал земную грудь.
И пламя зло и жадно лижет
Стволы деревьев, травы жжет...
Не так ли страсть, что нами движет,
В груди у нас, таясь, живет?

А в оазисе нашем, на даче, жизнь текла неспешно. Вера Федоровна и Аля, в длинных платьях, смеясь одинаковыми тонкими голосами, грациозно бегали по полю, а Гриневский, суровый моряк, глядя на них, плакал от умиления. Петр Иванович играл в серсо. Игорь Лотарев, готовясь, подобно гусенице, вылупиться в экзотическую бабочку-Северянина, пил ананасный сок и слагал превосходнейшие напевнейшие стихи. Николай Степанович на большом панно изображал карту Африки, откуда недавно воротился из странствий. Граф Толстой не без удовольствия обсуждал с иными благородными донами способы варки тогдашнего конторского клея. Федор Иванович громко пел басом: "Благословляю вас, леса!.." Автор этих строк погружался в романтические грезы, гуляя среди руин крепостей и воображая себе прекрасных рыцарей, менестрелей - словом, тех, о ком писано в стихах, переводимых Щепкиной-Куперник.

Была и рыбалка с нечистым под мостом, который требовал от всех стихов, а иначе грозил утопить в речке. Сей нечистый дух, как потом оказалось, был никто иной, как Игорь Северянин - таковы его шутки. Однако ж улов поэзии был им собран изрядный. Что до пойманной рыбы, то она, будучи извлечена из консервов, составила впоследствии дивную уху.

Господа играли в вистик, продувая друг другу деньги, отпечатанные Протасиком в больших количествах. Ряд купюр Протасик отпечатал вверх ногами или с иными дефектами - сии считались за фальшивые. Да-с; кроме того, были и конские скачки, и Федор Иванович преназойливо советовал то одну, то другую лошадь, именуя ее "верной". Фениксов-Попугаев, поскольку не было Янычара, ставки не сделал; Толстой пренебрег бегами, как глупостью. Прочие ставили на разных лошадей; куш сорвал Гумилев, который угадал. Результаты скачек были напечатаны в газете "Стрекоза", которая продавалась за рубль и содержала в себе, кроме того, некоторое количество рассказов, полезной рекламы корсетов и водных автоматов, новейший романс и умные мысли.

Вера Федоровна ходила на этюды одна и нарисовала пейзаж. Гумилев писал стихи и написал их много. Блок тоже сочинил стихов, но не успел записать и забыл. Был погружен в творчество также Северянин.

Кульминацией бесконечно долгого, как бы растянутого, дачного дня стал ночной концерт. Много поучительного для себя обрел бы случайный грибник, загляни он на свет очага нашего, где то пели старофранцузские песни на несколько голосов, а то и русские. Рампу представляли канделябры, керосиновая лампа повышенной пожароопасности и собственно очаг. Выступали: Шаляпин с громовою "Дубинушкою", от которой сосны пригибались, пожар сам собою потух, а один бокал разломался; Сашенька Блок с мелодичнейшею и чудной по стихам песней; блистательная Коммиссаржевская с романсом и баснею "Волк и ягненок" (суфлировал Николай Степанович); Фениксов-Попугаев с душераздирающим монологом "Кровавый Пирр!.." из "Гамлета", причем из реквизита был использован меч, обретенный археологически; снова Шаляпин с фокусом в виде забивания гвоздей в голову Николая Степановича без всякого ущерба для последнего; сам Николай Степанович со стихами своих путешествий, как всегда, глубоких и прекрасно исполненных; Игорь Северянин порадовал сочиненными по дороге на дачу произведениями о Золотой Птице, которая пела Песнь Природы, и иными. Конферировал и освещал концерт дополнительным фонариком Александр Грин.

У автора этих строк было по ходу концерта и в часы, ему предшествовавшие, непреходящее чувство, что вот сейчас идут минуты, ради которых был прожит весь предшествующий год. Возможно, иные не согласятся.

Второй день на даче был исполнен розыгрышей. Начал Северянин, который, купаясь в реке, не сняв одежды, видел сома. На крик побежали Грин и Шаляпин. Вскоре все трое вернулись мокрые и почти без одежды, а также и без сома.

Спустя краткое время Петр Иванович, залезши на дерево, начал призывать остальных, уверяя, будто бы обнаружил тутовник - явление в здешних широтах немыслимое. Тут уж и Толстой поверил, поскольку природные катаклизмы последних лет привели даже к возрастанию, по слухам, в Подмосковье апельсиновых деревьев. Все побежали. Тутовник оказался черемухой или того проще ольхой. Зато поймали лягушку. Хотели препарировать, но за неимением суровой курсистки нигилистического толка от этой идеи отказались. Иные розыгрыши были в том же роде.

Прощайте, осень, лес, счастливая пора,
Уже закончена игра.
Прощайте же и вы, любезные друзья,
Рассталась с вами я.
Подхватит ветр меня и поглотИт Москва,
И унесет молва,
Но я еще жива, но я еще дышу
И мемуар пишу.

В Москве был День Города, и мы, в надежде сразу напечатать фотографии, оказались на Арбате. ЭТО БЫЛО УЖАСНО!!! Повсюду, среди назойливой, перегородившей улицу торговли, бродили очумевшие, лоснящиеся, одетые крикливо и кричащие сами люди; повсюду жевали шаверму и чебуреки, в страшных количествах поглощали прохладительное (спиртного предусмотрительно не продавали, однако некоторое число граждан синего цвета безмолвно моргало, сидя на тротуаре), повсюду орали в микрофон разную чушь - от "Дорогие москвичи!!!" до имитаций Высоцкого и песни "Червона рута", исполняемой с ресторанным размахом.

Возможно, это - символ того мира, что горел вокруг нашего полигона.

Возможно, это - действительно лопахинский пароход.

От Арбата в День Города осталось стойкое ощущение заляпанной бараньим жиром цыганской шали.

Последнее о нашей "Чеховке". На автовокзале, ожидая автобуса на Черноголовку, увидели мы группу откровенных ролевиков. Молодых людей с характерными горящими глазами и таким выражением лица, которое словно бы говорило: "А я что-то ТАКОЕ знаю!.." У них были рюкзаки, но странным образом отсутствовали длинномерные предметы. Рамил немедленно обнаружил среди них знакомых и погрузился в беседу. И что же оказалось?

"Ничего не понимаю, - сказал он мне, блуждая глазами в явной растерянности, - они явно не с нами, но едут на какую-то игру по русской классике... По Чехову!"

Выяснилось чуть позже, в процессе того же стояния на вокзале, что ребята эти едут на "Историю Одного Города", где совмещены персонажи Салтыкова-Щедрина и еще нескольких русских писателей. В частности, знакомая рамилова ролевичка ехала Катериной из "Грозы". Их полигон отстоял от нашего на 11 км и располагался на той же речке...

Противовес возрастающей жестокости? Во всяком случае, МЫ НЕ ОДИНОКИ ВО ВСЕЛЕННОЙ!