• Пошел, скотина! Вперед!

...Он упал лицом в теплую мокрую глину. Пополудни был дождь, потом солнце согрело почву и парная земля была мягкой и ласковой. Джеймс Йорк лежал, вздрагивая всем телом, как загнанный жеребец - сил о чем-либо думать не оставалось. Но - в который раз за день - жесткие руки вздернули его вверх.
- Пошел, скотина! Вперед!
Арбалетчик ткнул Джеймса в бок и поддал под зад сапогом. И снова - миля за милей, каждый шаг колючкой в босые ноги - потянулась глинистая дорога Шропшира. Через Гэльскую пустошь, мимо трактира "У Гвендолейн", и дальше - Вестфудским лесом... К виселице.
Джеймс Йорк был виновен дважды и каждая его вина гарантировала веревку. Во первых, его отец был старшим из шропширских Йорков, одной из бесчисленных веток дерева герцогов Йоркских. Во вторых юный Джеймс вместе с отцом и братьями выступил на защиту династии. Конечно, с мечом в руках. Не хочется думать о том, сколько пользы принес бы короне клинок в столь достойной деснице, но факт остается фактом. Джеймс Йорк, последний из шропширских Йорков (ибо все мужчины семьи полегли при штурме родового гнезда, а женщины в счет не идут) готовился умереть, как подобает герою. Вряд ли он воистину жаждал столь славной смерти, но выбора ему не оставили. А когда-то, сто лет назад, Джеймс мечтал стать монахом и придумать лучший на свете гимн Деве Марии.. Вот роскошная церковь, свечи, алтарь...Мальчики в белых одеждах по знаку кантора выводят серебряными голосами "Перед властью ресниц склоняясь, звездам взгляда пою хвалу..."
- Вставай, ублюдок! Ты у меня дойде-ошь!
Очередной пинок - и вместо белого купола темно-синее предзакатное небо осыпалось на глаза. Джеймсу почудилось, что с него сняли шкуру с живого - болела каждая косточка, каждая мышца, даже волосы на голове - его вытащили из-под трупов за холеные желтые кудри. Терять было нечего. Он с трудом поднялся с земли, повел плечами - связанные руки уже не чувствовались - и сплюнул сквозь дырку выбитого утром переднего зуба:
Черта с два! Это вы хотите меня повесить - вот и тащите сами!!! И не пугайте - вряд ли сеньор похвалит вас за дохлятину, буде у вас хватит ума притащить мою мертвую тушу к воротам замка.
От удара в живот у Джеймса перехватило дыхание. Он успел подумать "..." и потерял сознание.
...Очнулся он от холода. Солнце зашло, наверное, с час назад, на траву осела роса. Джеймс перевернулся на живот и стал слизывать холодную влагу вперемешку с лесным сором - пить хотелось неимоверно. Тяжело ныли руки, но, слава богу, веревку с кистей сняли. Зато связали ноги. Идиоты! Можно подумать, найдется герой, способный после такой прогулки подняться по доброй воле... Впрочем, нет, найдется - если очень захочет жить.
От костра вкусно пахло жареным мясом. Солдаты расселись вокруг огня и, вяло бранясь, обсуждали прошедший день. Джеймс различил свое имя с эпитетом, сути которого по неопытности не понял, и решил о себе напомнить:
- Эй вы там!!! Вина и ужин благородному рыцарю!
У костра воцарилось молчание.
- Оглохли, что ли? Вина и ужин сюда! Ж-живо!
Солдаты переглянулись. ...Ума что ли парень от страха лишился...
Пожилой капитан неспешно поднялся с бревна, почесал пузо и направился к Джеймсу. Не доходя двух шагов, он встал и прищурился, поигрывая ножом. Поковырял в зубах тонким лезвием, срезал волос с усов. Джеймс не отводил взгляда. Капитан усмехнулся нехорошо:
- Ну и щенок... Пустить тебе кровь, что ли? Или...
- Молчать!!! Смерд! Ты уверен, что меня точно повесят? Дрянь! Я - Йорк из Йорков! Мой прапрадед - помазанник божий и, клянусь Розой, - если останусь жив, тебя четвертуют. Кретин! Ужин сюда - немедленно! И плащ - я мерзну! Свинья собачья...
Джеймс втянул воздух всей грудью - ни разу в жизни он так не кричал.
Капитан постоял с минуту, внимательно глядя на Джеймса и в какой-то момент парню показалось - сейчас этот чертов вояка его прирежет - и все кончится...
Джеймс зашептал про себя псалом, молясь, чтобы губы не дергались.
Капитан вернулся к костру, выругался вполголоса и отдал приказ. Огромный, как винная бочка, пропитанный потом солдат подхватил Джеймса под мышки, подволок поближе к огню, накрыл пледом и сунул под нос невозможно горячий кусок окорока. Джеймс сжал зубы, чтобы тотчас не наброситься на еду.
- Нож мне! Я не мужик, чтобы рвать мясо руками.
Солдат оглянулся на капитана. Тот вытер усы рукавом:
- Обойдется! Пит, порежь ему мясо - авось подавится.
Джеймс жевал полусырую свинину, тщетно пытаясь не чавкать, и наблюдал за солдатами. Странно - люди как люди... Ближний - рябой, невысокий - похож на отцова конюха, Сэма - так же, сгорбившись, тянет руки к теплу, так же кашляет, морща бугристый нос. Тот, что подбросил хворост - тонкий, изящный, с точеным профилем - держится, будто сию минуту предстанет перед престолом. И одет чище прочих. Капитан задремал от тепла и вина, лицо разгладилось, подобрело - его легко можно представить за стойкой трактира, рядом с пышной супругой в зеленом платье и белом фартучке. Дочки - белокурые, стройные разносят пиво, улыбаются нежно и скромно. Милая, ближе, я хочу разглядеть - что горит у тебя в глазах...
...Джеймс ткнулся носом в кружку с вином и, конечно, ее опрокинул. Солдаты дружно заржали.
Джеймс засмеялся с ними, проклиная себя в душе. Единственный шанс спастись - этот привал. До замка осталось миль двадцать, а там его точно вздернут. И чуть не проспать, как последний олух! Джеймс демонстративно зевнул, завернулся в плед и опустил голову на руки, незаметно для окружающих, вцепившись зубами в запястье - до крови.
Через некоторое время разговор у костра затих. Солдаты не меньше Джеймса были утомлены утренней схваткой, дневным походом, а съели и выпили намного больше. Ночь была тихая, теплая - одна из тех сладких майских ночей, когда в воздухе чудится запах незнакомых заморских цветов, ветер ласков, луна яснее воды в роднике... Когда-то в такие ночи Волшебный Народец устраивал свои пляски на вересковых лугах. А теперь добрые англичане режут друг друга.
Капитан поднялся, икнул и шумно отлил в костер.
- Всем спать! Гордон, ты на страже, не спускай глаз с доброго сэра, мать его так! Гонсалес, сменишь Гордона перед рассветом! Биггл, обеспечишь завтрак. Все.
Гонсалес - тот самый изящный - чуть улыбнулся "Как скажете, сэр". Гордон шумно вздохнул. Биггл потянулся было отобрать плед у Джеймса, но, поймав взгляд капитана, отдернул руку. Солдаты улеглись вокруг костра.
Через несколько минут воздух наполнился тяжелым храпом усталых мужчин. Кто-то вскрикивал во сне, кто-то невнятно молился. Гордон - крупный, одноглазый, покрытый шрамами человек - сидел молча, смотрел в землю. Временами его лицо дергала судорога - в свете углей это смотрелось жутко. Ночь шла.
Когда луна скрылась, Джеймс решил, что время настало. С час уже, как солдаты затихли - даже ночные кошмары когда-то кончаются. Он прокашлялся - никто не шевельнулся - и тронул за плечо Гордона.
- Слушай, друг! Живот прихватило - сил нет...
Гордон медленно повернул голову, будто не понимая.
- Выведи до кустов, а... Я заплачу - у меня крест нательный из чистого золота.
- Что...?
- До кустов, говорю, выведи!
- Хорошо.
С трудом двигая связанными ногами, Джеймс потащился за своим тюремщиком. Отойдя шагов на двадцать от лагеря, он присел, снял штаны и задумался. Повалить и придушить такого здоровяка не под силу. Ножа нет. Оглушить? Джеймс огляделся по сторонам в поисках подходящего сука. Вдруг раздался странный звук - нечто среднее между хрипом и скрежетом. Джеймс посмотрел на солдата и увидел жуткое зрелище.
Гордон катался по земле в припадке падучей болезни. Из перекошенного рта текла пена, руки и ноги выворачивались под немыслимыми углами, мощное тело изгибалось дугой... Это было спасение.
Джеймс зверем прыгнул к припадочному, запутался в штанах и упал на солдата. Удивительно - прикосновение к вонючей, мокрой от пота и слюны, больной плоти показалось ему страшнее всего пережитого за день. Джеймс кривясь от омерзения, вытащил нож у Гордона из-за пояса, вмиг перерезал веревки, поправил одежду. Замахнулся было, примерился для удара - и отбросил оружие. Перекрестился, единым духом прочитал "Богородицу" - и побежал.
Как ему удалось не сломать себе шею в ночном лесу - неизвестно. Видимо дева Мария все же вняла молитве. Через Вестфудский лес, холмами, Джеймсу удалось выбраться к Эми - неглубокой, но быстрой и злой реке. На другом берегу он вспомнил, что не умел плавать. Рассвет застал его в полях у Хэмпстон-холла.
Восемью милями к югу оттуда еще вчера возвышался Эпплби - родовой замок шропширских Йорков и родной дом Джеймса. Еще вчера были живы сэр Рональд Йорк и добрейшая из матерей - леди Мэри. На стенах замка сражались плечом к плечу братья - насмешник Робин, закадычные враги - Кэвин и Кристофер, тихоня Хэмп. В часовне молились, плача, сестры - Шерри, Мэй и малышка Джоанна. Дворецкий, Бенджамин, проклиная господские свары, топил в колодце фамильные драгоценности. Кормлица, старая Эвис, тронулась и хватал всех проходящих детей, чтобы спрятать к себе под юбки - пришлось запереть ее на чердаке. А кухарка, толстуха Мэг, от страха упала в обморок, опрокинула на себя чан с вареньем, и, окончательно очумев, стала раздеваться посреди кухни... А поварята колотили ножами по блюдам и кричали наперебой: "Драная кошка! Драная голая кошка!" Вот потеха!!!...
Беспечальное солнце щурилось с высоты на нежную зелень. Посреди поля, на мокрой земле лежал Джимми Йорк, вчерашний баронет, книжник и неженка, ныне - бездомный, избитый, грязный сирота и беглец. Он спас свою жизнь - по крайней мере на это утро - и не хотел думать о вечере. Он смеялся - как смеются порою дети - до слез - и шальное весеннее небо отражалось в его глазах.
А в это время...