Эх, и гулял цыган Джоджо на Шервудской ярмарке, ох и гулял... Трех коней у шерифа на хромую кобылу сменял, а жену и вовсе задаром получил. Аббата перепил, капитана стражи в кулачки одолел. С Добрым Робином полдня торговались - Джоджо кота в мешке продавал, а Робин - монастырского мула. А пока сговорились, пока по рукам ударили - кот в мешке от стыда помер. И от удачи шальной закружилась голова у Джоджо-цыгана - позвал он всех, кто ни был - и своих rommany, и Робина с дружками в трактир - добрый эль пить за его цыганское счастье.
Вот сидят они в трактире, солнце уже зашло, музыканты играть устали... Пьет Джоджо добрый эль, хвалится напропалую.
- Во всей Англии нет такого цыгана как я! Рубашка у меня алая, шелковая - сам krallis - король такую раз в году надевает, а я, Джоджо, каждый день ношу. Конь у меня каурый, грива золотая, копыта серебряные - как ни быстро ветер дует, а мой Огонек его обгонит. Сестра у меня красавица - даром, что в возраст еще не вошла, - как проснется утром, глянет из шатра на божий свет - солнце краснеет, ее красоте завидуя. И ловчее вора, чем я, во всей Англии не сыщешь - шерифа обдурил, аббата перепил, да и тебя, Добрый Робин...
Не выдержал тут Робин, хватил кружкой об стол - пена до потолка полетела.
- Да, брат, во всей Англии нет такого бахвала, как ты. Рубашка у тебя алая шелковая - дыра на заплате, король лучше голым будет ходить, чем такую наденет. Конь ветер обгоняет - немудрено, любой кляче это под силу, коли ветер встречный. Солнце от вида твоей сестренки краснеет - не диво; диво - что за холмы от страха не прячется. А уж ловчее тебя во всей Англии не найти - дурака обдурил, пьяницу перепил... А вот купца почтенного, Пита Хьюита обокрасть - слабо будет. На воротах у него пять замков - все из йоркшширской стали. На цепях вокруг дома - пять бульмастифов, волчьим молоком вскормлены. У дверей пять охранников - бешеные ирландцы. А в кладовых золота - не счесть, серебра - не собрать, товаров дорогих - всей ватагой не унести... Я, Добрый Робин из леса, об него зубы сломал, трое моих ребят с тощей Бесс познакомились, а у тебя, пустобреха, и вовсе руки коротки.
Закипел Джоджо горячей кровью, ответить хотел сполна, да словами подавился от злости. Сидит, кашляет, а Добрый Робин его по спине хлопает:
- Что, молчишь, брат? Значит, правду говорю. Слабо тебе, лучшему вору в Англии, простого купчишку обчистить... Как с бочкой эля сражаться - ты первейший боец, бабьи юбки задирать - равных не сыщешь, а вот рискнуть по-мужски - зелен ты, брат... Ничо, еще подрастешь.
Все вокруг покатились от хохота - в Джоджо-цыгане семь футов росту, а в Робине и шести не будет.
Вскочил тут Джоджо, стол опрокинул, схватил Робина за грудки - и давай трясти. Rommany разнимать было бросились, испугались - убьет, дружки тоже поближе подвинулись - мало ли, а Робин висит себе, спокойный такой, и ухмыляется:
- Я ж говорю - зелен виноград.
У Джоджо от такой наглости руки опустились. Уронил он Робина на служанку, стоит, пыжится:
...Да я!!!... Да мне!!!... Да ты, чудило лесное!!!... Да спорим - через три дня самое дорогое из купецкого дома в этот трактир принесу и тебе в рожу кину!!!!!
Вынул Робин пятерню из-за пазухи у служанки:
- По рукам!
...Проснулся Джоджо поутру в конюшне... Рубаха на груди порвана, в штаны солома набилась, голова трещит-раскалывается... Сунулся по карманам - фляжки дедовской , серебряной нет, денег, что на ярмарке заработал - ни пенни ломаного не осталось, слава Богу, нож родной на месте. Поднялся, бедняга - все тело ломит, вышел во двор, колодезной водицей облился... Солнышко светит, головушка трещит, и тут из трактира старый ром, дядько Ян выходит. Бросился он к Джоджо и давай его честить по всякому:
Ах ты, dinelo - дурень, отцов позор, материно огорчение! С boro-drom-engroes - разбойниками с большой дороги повелся, недаром тебя Джоджо назвали, бестолочь! Вот закуют тебя в цепи, ушлют за море, где и слова-то "rom" не знают - запоешь, взвоешь, а поздно будет! Хорошо, хоть коней не пропил, гвоздь бесполезный! Пить не умеешь, а с конокрадами за стол садишься, мальчишка...
Плюнул под ноги дядько Ян и отошел, головой качая. Оглянулся Джоджо на коновязь - стоят, родные, трое вороных вчера добытых, и радость его - Огонек, конь непроменный - и вспомнил, что он вчера намутил. Как с Робином по рукам бились, что обнесет Джоджо купеческий дом, как поили всю братию за его цыганские денежки, как красотка-служанка от него убежала... К Робину. Вспомнил - и сел на землю. Ибо ничего крупнее курицы у растяпы-крестьянки Джоджо в жизни не крал. Головы дурил, мухлевал - было дело. А грабить - не приходилось. Подумалось даже цыгану - а может плюнуть, забрать вороных и сбежать до родного табора... Да вспомнил, как хулил его Робин и понял - не то, что отцу с матерью - коню в глаза глядеть постыдится, если откажется. Делать нечего - надо за дело браться.
Первый день Джоджо вокруг купецкого дома крутился. В лавочку зашел, к перстеньку приценялся - не взял... На собак посмотрел - злющие псы, голодные. Это хорошо. На ирландцев взглянул - парни как на подбор. Краснокудрые, красноглазые да красноносые. Это еще лучше. А замки - невелика беда.
На второй день продал Джоджо одного вороного, купил жилетку вышитую, ножны кожаные да шкалик вина крепленого и пошел на поклон к дядьке Яну - воровскую науку слушать. Ночь сидел, утро спал, днем к аптекарю бегал за маковой настойкой и каломелью. Слово за слово - и вечер подоспел. А к полуночи Робин его в трактире ждать будет - с добычей. Ой, вывози меня цыганское счастье!
И вправду - зашел Джоджо в лавочку за перстеньком, а купчиха - она за прилавком стояла - пожаловалась, мол уехал муженек на ночь глядя по делам в Мансфилд, в лавке забот полно, не найду сейчас перстенька, вы бы, добрый человек, попозжей заходили - как стемнеет совсем.
- Ну, на нет и суда нет, в другой раз загляну... Вышел Джоджо из лавки, пот со лба отер - хозяин не в доме, полдела готово. И руку на человека живого поднимать не придется.
Как стемнело, зашел Джоджо в кузницу, свистнул дружка-подмастерье, дал ему фляжку с вином, головку сыра и велел - сходи в лавку, передай ирландцам подарок - от неизвестной красавицы, да так сказку плети, чтобы в жизни от вина не отказались. Проследил, пока не вернется парень. И пошел к забору. А в августе рано темнеет, добрые горожане спят по домам. Накидал Джоджо через ограду мяса - да не простого, в маковом настое отмоченного. Выждал еще - и давай замки один за одним пилить. А руки трясутся - страшно ему. Соскользнула пилка, до кости кисть прорезала - не заметил сначала, потом перехватил платком. Собаки гавкнули пару раз, потом и вовсе смолкли - спят. Тишина, только ругань ирландская по двору звучит. Прихватило у бедняг животы, расселись со спущенными штанами - ни встать ни шелохнуться. Вывезла кривая кобыла!
Обошел Джоджо ограду, перелез с грехом пополам - и видит: любит его цыганское счастье. Дверка черного хода приоткрыта и свеча на пороге горит, не иначе служанка в доме милого поджидает. Перекрестился цыган, нож поправил - и пошел.
...Где же у купца самое ценное в доме? Не в кладовой - туда воры залезут. Не в лавке - кто ж богатство напоказ выставляет? Любом ясно. А куда купец в дороге деньги прячет? К жене за пазуху - так дядько Ян говорил. Значит, и дома самое ценное в женину спальню скроет.
Снял Джоджо сапоги - чтобы не стучали, служанкиного милого не спугнули, да прочих в доме не разбудили - и на цыпочках вверх по лестнице прокрался. Нащупал дверь с резной ручкой - оно. Толкнул - отворилось. Дыхание затаил, сердце бьется, как перед встречей с девчонкой... Вошел. Хорошо - ковер под ногами, мягкий, шагов не слышно. Окошко приоткрыто, в нем луна - королева воров - подмигивает, мол не робей, rommany chal. На окне горшок с розой облезлой красуется. Посреди комнаты постель о пяти перинах. Вдруг - кремень чиркнул, свечка зажглась! Джоджо шатнулся от неожиданности, глаза ладонью прикрыл...
И тут с постели купчиха встает. Рубашка на ней вышитая, чепчик кружевной, из-под рубашки телеса во все стороны лезут - в возрасте дама, да и фигурой бог не обделил. Щечки пухленькие, губки розовые, глазки масленые - и на цыгана зырк!
А перед ней парень - хоть картину с него пиши: высоченный, смуглый, плечистый. Руки сильные, пальцы тонкие - нежные наверное... Кудри черные до плеч вьются - любая девушка позавидует. Брови густые, глаза огненные, шальные - будто искорки в них заплутали. Губы алые, полные, жадные - так бы и съела!!!
У Джоджо поджилки трясутся, во рту от страха пересохло: сейчас завизжит тетка, ирландцев с собаками кликнет, весь дом перебудит. Рот бы ей чем заткнуть, да рука на женщину не поднимется. Что же делать?!!
Открыла купчиха ротик крашеный и говорит тоненьким голоском - как ножом по стеклу скребет:
- Ну что, паренек, за перстенечком пришел? Знала ведь что заглянешь, ты еще в лавке на меня глаз положил! - и расстегивает рубашку, из выреза перстенек достает, улыбается... А под вышивкой - груди двухведерные.
Подошла к Джоджо купчиха - и рукой с перстенечком - горячей, потной - по щеке, по шее, по груди гладит... Смотрит преданно, ла-а-асково.
Глаза у Джоджо на лоб полезли, руки плетьми повисли, пот на лбу выступил - и жарко ему и стыдно и что делать... ой, мама! На шаг цыган отступил к окошку, купчиха - за ним, на другой отступил... И тут - из-под ног: МЯЯЯУУ! Бум, трах, бздям!
Кошка со страху в буфет забилась. Купчиха на пол плюхнулась. Джоджо схватил первое, что под руку подвернулось - горшок с розой - и с места прыгнул в окно. Как он не переломал себе кости, знают разве что бог и цыганское счастье.
...Свалился он на ирландца, который маялся животом. Ирландец сел в то, над чем трудился. Что он сказал - мы повторить не сумеем. Даже, если очень захочется. Сотоварищи ирландца помочь бедняге не смогли, ибо сами пребывали в печальном и затруднительном положении. Самый мужественный из них прогнался за Джоджо две мили по кривым Ноттингамским улочкам, но не выдержал и отстал, осыпая цыгана проклятиями. А ночной сторож, встрявший в погоню, был безнадежно пьян...
...Часы на рыночной площади пробили половину двенадцатого. Джоджо остановился и перевел дух. Все пропало. Теперь весь Ноттингамшир будет кататься со смеху, услышав имя цыгана Джоджо. Что он покажет в трактире Доброму Робину?! Пустую суму? Порезанную руку? Паршивую розу в горшке? - Джоджо только теперь обнаружил, что всю дорогу не выпускал из руки тяжеленный горшок с чахлым и вялым цветком. Черт бы его побрал! Горшок полетел на булыжную мостовую. Роза осыпалась лепестками, земля полетела в стороны, что-то блеснуло на камне... Серьги с блестящими камешками, перстень литого золота, ожерелье, браслеты! Ну цыганское счастье, спасибо!!! Джоджо спешно поднял с мостовой побрякушки, сунул за пазуху, пнул на прощанье горшок - и отбил себе ногу. А дурная посудина покатилась по мостовой, тяжело звякая. Вот так роза...
С первым ударом полночи Джоджо, сияя, ввалился в трактир. Цыгане замерли в изумлении, Добрый Робин поперхнулся бараниной: на вытянутых руках Джоджо торжественно нес золотой горшок кверху дном. Сверху лежали драгоценные побрякушки...
Трактир взорвался свистом и хохотом. Цыгане наперебой бросились Джоджо по спине хлопать: Ай, baro rom, молодец парень!!! Трактирная служанка подобралась поближе, глазками карими стреляет. Boro-drom-engroes тоже хвалят, но застенчиво как-то... А Добрый Робин сидит, зубами скрипит, в стенку смотрит.
Тут дядько Ян встает, косится на лесного стрелка ехидно: Проиграл - так плати, не скупись! Робин берет колчан с стрелами, лук тисовый, смотрит на них, целует дерево - и протягивает Джоджо: заслужил, парень, владей.
Джоджо смотрит, смотрит - и дядьку в бок локтем:
- Я-то что в заклад давал?
А дядька ему - оплеуху с размаху, так, что Джоджо с ног сбило:
- Котелок ты дырявый, винная душа! Крепко за тебя, scoppelo - болвана, мать молилась - коня ты своего необменного ставил против робинова лука. Под счастливой звездой ты родился - проиграл бы коня чужому - своим бы кнутом из табора выгнал. А так - запомни накрепко цыганский закон - не тот вор, кто ворует, тот вор, кто попался. - и вторую оплеуху бедняге отвесил.
Джоджо сидит, что делать не знает - то ли смеяться, то ли молиться. Голова гудит, в глазах звезды прыгают. Не было бы счастья, да несчастье помогло. А Робин стоит мрачнее тучи, с луком в руках. Смотрит-смотрит, потом спрашивает:
- Ну что, лук брать будешь?
Джоджо на него глазами блеснул:
- А если б я коня проиграл, ты бы взял моего Огонька?
- Да как ты мог подумать такое, брат! - Робин отмахнулся (и хоть бы покраснел).
- Так и я твой лук не возьму, rommany rye, брат мой названый. Но слова свои забери назад.
- Какие?
- Да про сестру, про коня... Про рубашку алую и виноград зеленый.
- Ой, возьму...

И с того дня вор Джоджо зарекся пить. Долго держался - аж две недели. А потом...