Дама, одетая в изысканное зеленое платье с венецианскими кружевами, медленно опустила на могилу большой букет полевых цветов. Чуть помедлив, она нагнулась к надгробью и что-то прошептала, а затем, опершись на руку своего спутника, направилась к выходу с кладбища.Со стороны за ней пристально наблюдали двое мужчин. Наконец один из них, помоложе, оторвавшись от наблюдения, которое грозило стать совсем уж неприличным, обернулся и высоким, почти мальчишеским голосом воскликнул:

--  Ну же, Саннадзаро, вы закончили наконец свои дела с этой Лючией Мантуанской? Ей-богу, в 1517 году от Рождества Христова верить, что вашу увядшую музу поможет оживить какая-то давно почившая святая так же глупо, как лечить чуму кислым молоком, смешанным с куриным пометом! Съездили бы лучше в какое-нибудь дальнее пугешествие – к морю, в Нормандию, поглазели на тамошних пейзанок - вот и готова элегия или венок сонетов! Скажите-ка мне лучше, кто эта добродетельная дама, которая только что так красиво скорбела над могилой? Мать семейства, оплакивающая рано ушедшего сына? Или мужа, погибшего от рук предателей? Клянусь Богом, такой кpacoты мне не приходилось встречать - даром, что пора ее молодости, кажется, довольно давно миновала.

-- Лючия Мантуанская помогла не одному отчаявшемуся поэту, что известно всем, кроме разве что таких самоуверенных юнцов, как вы, Маттео, - возразил Якопо Саннадзаро, придворный римский поэт, проделавший неблизкий путь в Испанию ради посещения маленькой часовенки святой Лючии, давно занимавшей его мысли. - Впрочем, вы правы, то, чему вы стали свидетелем, куда интереснее, чем мое прискорбно затупившееся перо. В могиле, за которой вы наблюдаете, захоронен прах самого Чезаре Борджа.

-- Чезаре Борджа! - эхом повторил его спутник

-- Ну а дама, которую мы имели счастье лицезреть, - разумеется, герцогиня Феррарская, или, иными словами...

-- Лукреция Борджа, его родная сестра! - ошеломленно воскликнул Маттео. - Отравительница и безжалостная убийца. Кровосмесительница, прелюбодейка, -исчадие ада и отродье гремучей змеи, дочь шакала и гиены», как называл ее мятежный Савонарола!

Саннадзаро поморщился:

-- Этому пророку, согласитесь, частенько отказывал вкус. Где это он в своей Флоренции видел гиен? Ругаться подобным образом пристало разве что богомерзким туркам. Впрочем, о мертвых хорошо или ничего, в конце концов, он кончил на виселице именно благодаря своим проповедям. Папа Александр VI очень не любил, когда о его детях отзывались подобным образом. Лукреция ведь бьла его любимой, единственной дочерью...

-- Так уж и единственной, - возразил Маттео. - В любой таверне от Римини до Венеции вам расскажут о десятке дочек и доброй дюжине сыновей, которые Папа нажил от разных женщин.

-- Да, - вздохнул Саннадзаро. - Едва ли когда прежде Римскую Церковь возглавлял такой похотливый самец, да простят меня небеса. Чтож, когда Савонарола называл его лжепапой и употреблял такие слова, какие даже мне неудобно повторять - а ведь в иные времена моими эпиграммами можно было перчить еду, так они были остры, - у него имелись на то кое-какие основания. Но официально Лукреция была единственной дочерью. Стоит ли говорить, что в Риме об этом судачили на каждом углу, все же обет безбрачия ни для кардиналов, ни уж тем более для Его Святейшества никто не отменял. У Папы Римского не могло быть детей! Но вот ведь какая штука, - Саннадзаро улыбнулся, - он ведь наместник Бога на Земле! А значит. непогрешим, и все его действия божественны. Так что Папа просто издал несколько булл, где признал всех отпрысков своей любовницы Ваноццы Катаней - Хуана, Хофре, Чезаре и Лукрецию - полноправными наследниками и законными обладателями фамилии Борджа. При этом Ваноцца была замужней дамой, у нее имелся законный супруг. Так что они были бастардами, но сделали прекрасную карьеру: Чезаре стал кардиналом, Хуан - герцогом Гандии и начальником над всей папской армией. Хофре достались многочисленные поместья, не говоря о чине епископа, который он получил в одиннадцать лет, и даже Лукреция в какой-то момент стала управлять графством Сполето, а одно время она ведала... всей папской казной. Быть Папой иногда очень удобно...

Саннадзаро сорвал с дерева дубовый ;листок и, рассматривая его, закончил:

-- Но что о том говорить? Всякий грешок рано или поздно напомнит о себе. Вот уж более десяти лет минуло с тех пор, как на званом обеде нашему Папе приправили еду чем-то особенно острым, так чro не дожил до утра - в гроб его пришлось заталкивать шестерым мужчинам, так распух и посинел. Жизнь иногда подкидывает неприятные сюрпризы... Вот и наша Лукреция - давно ли Рим взахлеб читал о ней ужасные эпиграммы, давно ли все судачили о ее кровосмесительной связи с братом и даже с отцом, о ее любовниках и таинственных убийствах, которые ее окружали, а теперь она - добропорядочная матрона, мать семейства, отличается кротким нравом, помогает ближним. Словно и не было всех этих смертей, раздоров, войн и ужасных лет. Я ведь, знаете ли, был с ней когда-то знаком. Как говорится, между вторым и третьим мужем. Даже был влюблен, о да! Писал восторженные стихи, меня принимали в доме... Да что там, мне даже посчастливилось увидеть ее первую свадьбу! Хотите знать, как это было? Пойдемте, я вам расскажу. Таких торжеств вы, наверное, и не видали...

...12 июня 1493 года выдалось в Риме особенно ясным. На площадях собралось множество горожан - всем хотелось посмотреть, как и за кого Папа выдаст свою единственную дочь. С самого раннего утра публику веселили акробаты и клоуны, но вот показалась и процессия: сопровождаемая резкими порывами ветра, на которые иногда гораздо римское лето, по площадям и улицам Вечного города прокатилась кавалькада разукрашенных яркими лентами и живыми букетами экипажей и разряженных в разноцветные шелка пажей. Вслед за ними бежали жонглеры, на ходу подкидывающие вверх булавы и шары из бумаги, а за ними, дурачась и строя рожи горожанам, скакал придворный шут Мамбрино, одетый в нарядный бархатный костюм и золотую шапочку. У Портадель Пополо процессию встретил венецианский посол и произнес короткую речь о том, что Джованнио Сфорца, двадцатишестилетний герцог Пезаро, вступающий сегодня в законный брак, пользуется полным одобрением и поддержкой Венецианской республики, с которой маленькому государству Пезаро посчастливилось граничить. Под торжественные звуки фанфар и труб процессия проследовала дальше, пока не достигла площади, на которой стоял дворец Санта-Мариа-ин-Портику – пристанище всех женщин Александра VI. Здесь жили Лукреция, любовница Папы Джулия Фарнезе, а также Адриана Орсини, свекровь Джулии, которой Александр, как гласила молва, тоже самым пикантным образом благоволил.

   Глядя с балкона третьего этажа, двенадцатилетняя Лукреция Борджа с волнением прислушивалась к звукам фанфар, доносившимся все ближе и ближе. от волнения у девушки так кружилась голова, что казалось, еще немного - и она рухнет прямо на разукрашенный мозаикой пол. Площадь была запружена народом. Здесь собрались придворные вельможи, послы Венеции, Милана, Неаполя и Флоренции, члены влиятельных семей Орсини и Колонна и простые горожане, все их взгляды были устремлены на балкон, на котором, горделиво подняв голову, стояла юная Лукреция. Ее светлые волосы вольготно сбегали по плечам, и когда из-за облаков показывалось солнце, казалось, что она стоит в золотом облаке, нежная и юная.

   Процессия приблизилась, и от нее отделился всадник на белом коне. Черная бородка, порывистые движения - Лукреция жадно рассматривала будущего мужа: она ведь видела его впервые. Брак двенадцатилетней девушки и двадцатишестилетнего юноши был браком Рима с могущественным Миланским герцогством, а желания Лукреции, как, впрочем, и соображения герцога Пезаро мало кого волновали.

Всадник остановился внизу и поклонился ей; Лукреция, как ее учили, улыбнулась и поклонилась в ответ. Раздался гром аплодисментов, и процессия покатилась дальше - в сторону Ватикана, где перед пятью кардиналами и самим Папой герцогу Пезаро пришлось произнести на латыни короткую речь, получить папское благословение и удалиться в замок Святого Ангела - дожидаться вечера и свадебной церемонии.

   Эту свадьбу, наверное, Лукреция не забыла бы и на смертном одре. Боже, гости там так перепились! Сперва все было очень торжественно и чинно. В Большом зале папского дворца, где еще немного пахло свежей краской - придворный живописец Пинтуриккьо всего неделю назад начал расписывать стены своими фресками, не забывая придавать святым, ангелам и наперсникам Христа черты членов семьи Борджа. Лукрецию повели к венцу. Полы и стены были покрыты красивейшими персидскими коврами и шелками, потолки блистали золотом, а вел ее родной брат Хуан, нарядившийся в шикарнейший турецкий костюм: золотой шелк, рукава усыпаны жемчугом, на шее - массивное ожерелье с громадными рубинами, на голове - маленькая шапочка с бриллиантом.

--.Камней - на 150 тысяч дукатов, - шептались потом в римских гостиных. - Даже Папа себе такого не позволяет!

   Зал заполнили сгоравшие от любопытства придворные дамы, и когда вошел Папа в роскошной золотой мантии, многие даже забыли преклонить колена - факт, который был сочтен возмутительным и немедленно занесен в дворцовые летописи как свидетельство крайнего морального упадка среди жителей Рима. Гости во все глаза глядели на невесту - в своем подвенечном платье из красного бархата Лукреция шла так медленно и грациозно, что казалось, будто она плывет по воздуху. Длинный шлейф ее платья, по тогдашней моде, несли сияющие девочки-негритянки, а навстречу двигался жених, тоже одетый необычно изящно и торжественно. Они преклонили колени на золотые подушечки перед папским троном, епископ держал над их головами обнаженный меч, и когда пришла пора говорить «Да, согласна.», у Лукреции запершило в горле - может, от волнения, а может, из-за благовоний, сладкий дым которых наполнял помещение. Ей очень хотелось чувствовать любовь к этому чужому человеку, который стоял рядом, - ту любовь, о которой она читала в старых книгах и у своего любимого Петрарки, но вместо этого она ощущала только усталость и слабость в коленях.

   Дальше все было только хуже. В соседнем зале, где накрыли столы для угощения, гостям стали показывать пошлейшую комедию, затем вбежали танцоры, за ними последовали музыканты и певцы... Пиршество продолжалось весь деньи всю ночь, пока не забрезжил рассвет. Перепившиеся гости принялись самым безобразным образом швырять друг в друга объедками, причем драгоценный муж Лукреции принимал в этом самое живое участие. Она еще помнит восторженный рев толпы - это вниз, по обычаю, сбросили остатки еды и сладостей «пятьдесят килограммов сластей пропалo!» - огорченно записал папский биограф). А потом Лукреции попали за лиф куриной костью, и, не выдержав напряжения всех предыдущих дней, она расплакалась навзрьд. В конце концов, ей было всего лишь двенадцать... Впрочем, последнюю, самую неприятную часть спектакля ей все равно пришлось исполнить: В опочивальне под внимательными взглядами Папы и двух кардиналов герцог Пезаро неловко навалился на Лукрецию и наскоро исполнил свой супружеский долг - брачный контракт вступал в силу только в присутствии свидетелей. В какой-то момент Лукреция раскрьша глаза и поймала взгляд мужа - ничуть не страстный, а наоборот, усталый и даже просительный - и ей вдруг стало его жалко. Эта жалость впоследствии и спасла жизнь герцогу Пезаро...

...»Ты слышал? Ты все слышал, подлец?!» - Лукреция трясла за плечо маленького испуганного пажа, прятавшегося в складках тяжелой портьеры. «.Вы убьете меня, госпожа? Не убивайте! бормотал тот. - Я увидел вашего брата. славного Чезаре, и, убоявшись, скрылся здесь. Но теперь вы убьете меня? Я никому-никому ничего не скажу!» «.Дурак! оборвала его Лукреция. - Беги к своему господину, герцогу Пезаро, и перескажи ему все, что слышал, слово в слово. И предупреди, что если он не примет это всерьез, никто в Риме не даст за его жизнь и глиняного черепка". Паж убежал, а она принял ась перебирать в уме детали состоявшегося только что разговора с братом.

«Джованни нам надоел. лениво говорил Чезаре, поигрывая четками. - Папе был нужен союз с Миланом, со Сфорцами - теперь же Рим силен, а Милан слаб. Они сами ищут дpужбы с нами. А твой Джованни только путается под ногами. Кроме того, он меня бесит. Шляется по Риму в компании с этим дураком Хуаном и его идиотским другом-турком, принцем Джемом, не вылезает из борделей, да еще осмеливается смотреть на меня так нагло, будто он властелин всей вселенной!" «Но развод - долгое и бесславное дело, - возражала Лукреция. - Какой позор для семьи: какой-никакой, он все-таки мне муж. «Ты - дочь Папы, и твоя жизнь принадлежит Ватикану, - покачал головой Чезаре. - А развод... Зачем развод? Джованни просто тихо исчезнет. В Тибре места хватит всем..."

Герцог Пезаро бежал из Рима той же ночью, - продолжал повествование Саннадзаро, сидя в небольшой, но уютной таверне, которую они нашли неподалеку. - Впрочем, впоследствии, кажется, он пожалел, что не остался и не отведал знаменитого порошка Борджа, от которого на званых приемах люди давились собственным языком. Ведь Джованни пришлось подписать бумагу, согласно которой он объявлял себя импотентом, - единственной официальной причиной, по которой Лукреция могла сним развестись, было признание того, что три года подряд он не исполнял своего супружеского долга.

   - Но ведь были свидетели, все было по закону, - возразил Маттео.

   - Свидетели? - рассмеялся Саннадзаро. - Папа и его кардиналы? Ну что вы! Конечно, они ничего не видели, не слышали и ни в какой опочивальне сроду не бывали. Джованни изворачивался как мог, даже побежал просить поддержки у своего дяди - Людовико Моро, короля Милана. «Какой же я импотент, - доказывал он, - если моя первая жена умерла при poдax? «Может бьnъ, из пушки выстрелил кто-то другой?" - вежливо поинтересовался дядя.

   Людовико не с руки было портить отношения с Римом... Единственное, что он смог предложить, - устроить показательную проверку: нанять куртизанку и при большом скоплении свидетелeй, на глазах папских юристов и членов сейма Сфорца доказать, что в постели на что-то способен. Разумеется, Джованни на это пойти не решился. Рим и Милан на него надавили, пригрозили отнять герцогство и пустить голым по дорогам Италии. И он подписал злосчастную бумагу, ославив себя на весь мир. Бедняга...

   - А что же Лукреция? - поинтeресовался Маттео.

   - Лукреция под присягой свидетельствовала на папской комиссии, что к ней не прикасался ни один мужчина. Самое смешное, - Саннадзаро xoxoтнул, . говорила она это, будучи на сносях. Лукреция унаследовала красноречие Борджа и их же лисью хитрость - перед кардиналами она предстала такой невинной овечкой, что никто ничего и незаподозрил. Или сделал вид, что не заподозрил. «Девственница» - гласило заключение комиссии.

- Кто же бьт отцом? - заинтересовался Маттео. - Джованни? Или...

   - О, это темная история, - покачал головой Саннадзаро. - Шла молва, что ее обрюхатил любимый камерарий Папы Педро Кальдес по прозвищу Перотто- он служил курьером между ним и дочкой, носил ей письма. Я знал его - чудесный был юноша. Играл на лютне, сочинял стихи, песни... Он был без ума от Лукреции, это точно. И, кажется, та отвечала ему взаимностью. Она ведь была очень живой, открытой девушкой и не по годам развитой - читала на шести языках, писала стихи, даже алхимией увлекалась. Но в Ватикане ей не с кем было и словом перемолвиться: все слишком боялись Папы и ее братьев. А после бегства мужа она и вовсе скрылась в монастыре Сан-Систо - от лишних пересудов. Перотто развлекал ее там рассказами и канцонами собственного сочинения. За это и поплатился: Чезаре зарезал его прямо в папских покоях. Узнал об их связи и, обнажив меч, гнался за Перотто по залам дворца. Когда несчастный добежал до Папы и тот раскрыл объятия, чтобы защитить своего слугу, Чезаре сделал выпад - и мантия Александра VI обагрилась кровью!

- Ужасно, - Маттео помрачнел.

- Причем, заметьте, - добавил Саннадзаро. - Чезаре на тот момент уже был кардиналом! Хорош служитель Господа, ничего не скажешь... Однако слухи ходили разные. Поговаривали, что этого ребенка Лукреция зачала не от Перотто, а от Чезаре, что именно он обучал ее науке страсти нежной. Еще шептались, да простят меня Небеса, что отцом был... сам Папа! Ведь не зря же вскоре после рождения он выпустил две буллы - согласно одной неизвестный ребенок, именуемый «римским инфантом», Rоmап Iпfапtus, признавался сыном Александра VI и неизвестной женщины, по другой - сыном Чезаре и этой же самой женщины. Темная история... Что там было на самом деле - знает лишь Вседержитель.

   - Позвольте, - оживился Маттео. – А не тогда ли вы написали свою знаменитую эпиграмму - шугочную эпитафию на могилу Лукреции? Как же там было... Hic jacet in tumulo Lucretia nomine, sed re Tais.

   - Alexandri filia, sponsa, nurus, - поморщившись, закончил Саннадзаро. Здесь лежит та, что зовется Лукрецией, а на деле - Таис: дочь, невестка и жена Александра». Прямо скажем, не лучшая моя вещица. Ну да, ведь о связи Александра и дочери тогда говорили по всей Италии. Разъяренный Джованни, скрывшись в своем герцогстве, открыто писал в письмах, что Папа изгнал его, чтобы оставить Лукрецию себе. Как я мог пройти мимо такого слуха? Но знаете, в один прекрасный день я прекратил писать эпиграммы на Борджа - после того ужасного случая, который приключился с моим добрым знакомцем, сатириком Филофилой.

  - А что с ним случилось? - заинтересовался Маттео.

   - Однажды он вернулся домой в кожаном мешке, - шепотом сказал Саннадзаро. - Пальцы у него были отрезаны, язык вырван и засунут в глотку. Поговаривали, что Чезаре сделал это собственноручно. С тех пор я перешел на более безопасные темы. А уж после того, что случилось с Хуаном... Как? Вы и об этом не знаете?! Эта ужасная трагедия семьи Борджа долго занимала римлян...

   ...В доме Ваноццы продолжалась пирушка. Кардиналы пили темное бордо с виноградников хозяйки дома, а Чезаре, уже порядочно набравшийся, обменивался колкими репликами с Хуаном. «Полководец! - кривил он губы. - Не смеши меня! Все знают, что победами папская армия обязана вовсе не тебе, а капитану Гонсалво. Ты же просто красовался на белом коне, а как дело доходило до драки - сразу в кусты. И у тебя еще достало наглости отчеканить медали «Победитель при Остии»! С собственнымпрофилем! Да тебя только и хватает на то, чтобы вертеться ужом вокруг женщин, с которыми тебе не справиться!» Чезаре явно намекал на Санчу Арагонскую - жену Хофре, их младшего брата, с которой Хуан прилюдно флиртовал на недавнем балу и с которой, как было известно всему Ватикану, у самого Чезаре был страстный роман. «прячась за своей кардинальской шляпой, - парировал Хуан, - тебе вольно болтать что угодно. Да только на полях сражений тебя вообще никто не видел. А что до женщин, он издевательски прищурился, - то у тебя, я полагаю, между ног давно уже все усохло. Разве вам не прописано воздержание?» «Я никогда не хотел быть кардиналом, тебе ли об этом не знать! - вспылил Чезаре, схватившись за рукоять меча. - Это было желание Папы! А мое призвание - война, поединки! И если мы сейчас пройдем в сад, чтобы не осквернять это чудесное собрание, ты, клянусь Богом, в этом быстро убедишься!» Хуан попятился. В этот момент человек в маске подошел и что-то прошептал ему на ухо. .Все, все, кончим спор, - поднял руки Хуан. - Я беру назад свои слова. Просто мне нужно отлучиться по одному важному делу. Прощайте, синьоры!»

   Гости особняка Ваноццы были последними, кто видел Хуана живым. Он не объявился ни к утру, ни к обеду, а вечером, когда нашли его пажа с перерезанным горлом, стало ясно - Хуан не просто отдыхает в объятиях куртизанки или пьет в компании своего дружка, турецкого принца Джема. По улицам Рима забегали стражи с мечами наголо, и уже наутро к насмерть перепуганному Папе доставили рыбака, который вроде бы что-то видел. .»Там было четыре всадника и еще одна лошадь с какой-то ношей, - трясясь, объяснял рыбак - Я сидел в лодке на другом берегу Тибра, как раз напротив дворца графа Миранделлы, где в реку сливают нечистоты. Всадники потоптались у берега, потом спешились, сняли ношу - это было тело, точно, - и сбросили его в Тибр. Еще плащ никак не хотел тонуть, так они бросали в него камни, пока не потопили». .Почему сразу не доложил, бесовское ты отродье?! - возопил Папа. - Пропал мой ненаглядный сын, мой любимец!» «Да как же, - простодушно удивился рыбак - На моих глазах в Тибр сбросили сотни несчастных! Если ходить и сообщать о каждом. когда же делом заниматься?» Папа осекся: он и сам спровадил в Тибр немало людей - своих бывших фаворитов, капитанов святой гвардии, прелатов, даже кардиналов. Одни слишком много знали, другие плели интриги, третьи были попросту чересчур умны... Да, управление святым престолом - дело не из проcтых.

   Тело Хуана Борджа выловили из Тибра на следующий день: у него было перерезано горло, а на теле насчитали девять. ножевых ран. На несколько дней Ватикан словно обезумел. Из папского дворца раздавались громогласные стенания Александр VI оплакивал своего любимого отпрыска. Семьи Орсини и Колонна усиливали охрану, ожидая арестов, в городе закрылись магазины и трактиры, гвардейцы рыскали всюду, производя дознания, но преступление так и осталось нераскрытым. Слишком уж у многих в городе были причины ненавидеть Хуана. Горожане шепотом винили Чезаре- все знали, как тот ревновал брата к отцу, как завидовал, что именно он возглавил папскую армию, пока Чезаре вынужден был просиживать штаны на коллегиях кардиналов, и про его волчий нрав знали тоже... Те, кто близко был знаком с семейством Борджа, втайне подозревали и Хофре - этот юный отпрыск неожиданно быстро возмужал, и не раз при виде того, кто посмел с вожделением посмотреть на его законную жену, в его глазах появлялся стальной блеск Сам Никколо Макиавелли, которого Венецианская республика втайне послала в Рим расследовать это дело и доложить подробности - иметь информацию из первых рук было особенно важным, - вернувшись, провозгласил, что считает виновным именно его: Чезаре просто и хладнокровно перерезал бы брату горло и этим ограничился. Хотя уже через полгода даже самый юный римлянин на вопрос «Cui prodest»(«<Кому выгодно?») пропищал бы: «Чезаре» - еще бы, ведь тот добровольно отказался от кардинальской сутаны (случай немыслимый!) и, заняв вакантное место брата, встал во главе папской армии, завоевывая и объединяя самолюбивые провинции, графства и герцогства во славу Рима.

   - Но вот в чем ни у кого не было решительно никаких сомнений, - продолжал Саннадзаро, закусывая ароматный овечий сыр виноградом и прихлебывая бургундское. - Так это в том, кто убилАльфонсо Арагонского - сына королей Неаполя, герцога Бишельи и второго мужа Лукреции. Это был редкий союз - конечно, Папа опять плел сложные интриги и о Лукреции нимало не заботился, но в своего нового мужа она влюбилась без памяти. Да и немудрено: Альфонсо слыл первым красавцем Неаполя, многие дамы теряли от него голову, да и умом Господь парня не обидел.

   О, какой праздник закатил Святой престол, мой юный друг! Рим кутил неделю - никто не работал, на площади выкатывали и бочки с вином и угощениями, карнавалы шли бесконечной чередой, а в день свадьбы у городских стен шумел фейерверк - вспышки шутих складывались в имена «Альфонсо» и «Лукреция», а горожане лишь охали. Лукреция будто расцвела - не отходила от мужа ни на шаг, в своем дворце взялась устраивать балы, собрала вокруг себя философов, поэтов, певцов... Ваш покорный слуга там тоже был - развлекал придворных дам своими виршами. Помню, в присутствии Чезаре я прочел какое-то совершенно невинное посвящение Лукреции - мол, высокородные воины желают покорить Италию, а рядом с ними сидит та, что покоряет мир одной лишь улыбкой, а он одарил меня таким взглядом, что я полночи потом не мог уснуть. В этом взгляде было все: и холод клинка, и яд гремучей змеи. Свою сестру он оберегал, как орлица оберегает единственного птенца, и если это была не ревность, то что же? Поверьте, дело там все же было нечисто. Я своими глазами видел его любимую куртизанку, и пусть разразят меня Небеса, если она не казалась точной копией Лукреции!

   Не раз и не два видел я, как этим самым взглядом он смотрит на Альфонсо Арагонского - того, что был и выше, и обаятельнее, и уж конечно красивее его. Толго, что отобрал у него сестру. Казалось, он только и ждет случая, чтобы сунуть ему кинжал меж ребер. И случай этот скоро представился - Ватикан рассорился с Неаполем и заключил тайный союз с Карлом Восьмым, который готовился силой присвоить неаполитанскую корону. Я от греха подальше покинул Рим - дружба моя с домом Арагонским была всем известна. А вслед за мной,. чуя недоброе, сбежал и Альфонсо – точно так же, как в свое время его предшественник, герцог Пезаро. Но Папа уговорил его вернуться, обещая полное свое покровительство и даже целое графство Непи с замком и угодьями. Чтож Альфонсо вернулся - чтобы в одну недобрую ночь прямо на площади Святого Петра подвергнуться нападению каких-то бандитов.

- Об этом я, конечно, слышал, - заметил Maтreo. - Они притворялись паломниками, которые ночуют на ступенях собора в ожидании юбилейной мессы. Но ведь их предводитель, помнится мне. был в маске, отчего вы так уверены, что это был Чезаре?

Саннадзаро усмехнулся:

- В маске... Эту маску знал весь Рим:

Чезаре носил ее днем и ночью, скрывая под ней отвратительные язвы от той позорной болезни, которой награждают нас порой женщины. Альфонсо был ранен в шею, руку и бедро, но успел узнать нападавшего. И рассказывать бы ему об этом рыбам на дне Тибра, но, к счастью, его отбила проходившая мимо стража и отнесла прямо в папский дворец. Или вы думаете, что, отлежавшись, неделей позже он просто так стрелял из арбалета из окна своего убежища по проходившему мимо Чезаре? И тот из простой шалости шипел ему в присутствии Папы и венецианского посла так, что слышали все: «То, что началось за обедом, завершится за ужином»? Ужин для Альфонсо, к сожалению, приспел слишком быстро...

   ... - я ненавижу вас, Ваше Святейшество, хоть вы и мой отец! - не помня себя, выкрикивала Лукреция в лицо Александру в папском зале, известном как покои Попугая. - Я ненавижу своего брата! Я ненавижу фамилию Борджа! Зачем я только родилась на свет?! Вокруг меня только смерть, смерть, смерть! Я несу лишь проклятие тем, кого люблю, и тем, кто любит меня! У меня остались только дети, Родриго и Джованни, но завтра вы отберете у меня и их?

   Папа тщетно пытался сохранять спокойствие.

   - Наш любимый Альфонсо Арагонский умер от внезапного сердечного приступа, - проговорил он степенно. При чем здесь твой брат? При чем здесь мы?

      Приступа, как же! - разрыдалась Лукреция. - Не гневите Господа! Мы с Санчей не отходили от больного ни на шаг, знали, что убийцы захотят довершить начатое. И ваши слуги обманом выманили нас из комнаты, обманом, хитрым обманом! Ваш добрый друг и приятель Чезаре, дон Мичелетто Корелла, который нянчил меня, когда я была ребенком, зашел в покои мужа всего-то на несколько минут, и все было кончено Альфонсо лежал мертвый, весь синий! Боже, Боже! Он задушил его, задушил своими руками! Я даже не смогла проводить его в последний путь - его похоронили тайно, без мессы и отпевания!

Папа покачал головой:

               - Чтож, значит, так было УГОДНО провидению. И лучшие покидают этот мир окольными путями. Возрадуемся же: Альфонсо Арагонский, герцог Бишельи, уже увидел лик Господа нашего. Разве не знал он, что, соглашаясь на брак, мужчина обрекает себя на колесование, повешение, распятие и плаху? Взгляни на литеры, составляющие латинское «uxor», что значит «супруга»: U - это перевернутая виселица, х - крест, о - колесо, а r топор. Он еще легко отделался - подумаешь, кожаный шнурок..

   Папа неволь но улыбнулся, любуясь красотой и изяществом афоризма, но, взглянув на лицо дочери, поспешил сменить тему.

   - К чему горевать? Все это печально, но ведь отец твой не оставит тебя! Неужели ты думаешь, что я не найду тебе хорошего мужа? Конечно, не из Милана и уж точно не из Неаполя - Неаполь нынче строит против нас козни, боится, что с нашей помощью французский король предъявит права на их трон. А ведь так оно и произойдет, помяни мое слово. Но вот... вот, скажем, наладить более теплые отношения с домом Феррарским нам было бы сейчас крайне недурственно. Пожалуй, дон Мичелетто сослужил нам хорошую службу. Зачем же нам шпион в собственном дворце? Чезаре говорит, Альфонсо желал нам зла, вел переговоры с врагами за нашей спиной... Ну, право, в Испании так много отличных женихов!

   - Ненавижу, ненавижу политику! закричала Лукреция и порывисто встала. - Я никогда больше не выйду замуж, слышите? Я вам не пешка в ваших дьявольских шахматах!

   - Думай, что говоришь, - рассвирепел Александр. - А не то твой язык познакомится с раскаленными щипцами!

  - Вам нечем испугать меня, - проговорила Лукреция. - Больше, чем страдаю я, не страдал еще ни один человек наЗемле.

   С этими словами она покинула папские покои.

   Три дня пролежала Лукреция в страшной лихорадке, не прикасаясь к еде и повторяя одну только строку своего любимого поэта: «Капля за каплей истекает плоть моя вслед за слезами». Обеспокоенный Папа приказал приносить к дочери ее сына Родриго, и спустя некоторое время Лукреция ожила. Но не к добру: теперь целыми днями бродила она по палатам, еще помнившим ее мужа, раскладывала его доспехи, занавешивала зеркала, покрывала мебель черной тканью и подолгу разговаривала с любимой тенью-. «Дочь Его Святейшества исхудала так, что сквозь ее плоть просвечивают кости, - писал в своих донесениях флорентийский посол. Дни напролет ходит она по виноградникам, окружающим Рим, и плачет в голос и проклинает семью свою, и отца своего, и судьбу, которая несет ее мужчинам лишь смерть и злодейства. Папа расстроен и обескуражен. Он призывает ее опомниться - ведь Лукреция так молода и столько удовольствий ожидает ее в будущем! Но та глуха к его доводам так что в Ватикане всерьез обеспокоены, не наложит ли она на себя руки. Десяток гвардейцев и несколько переодетых обычными горожанами посланцев Папы день и ночь следят за ней, дабы не случилось страшного. Что будет дальше - знает лишь Господь-.

   Рассказывают что Лукреция неделями не общалась ни с кем, кроме двух своих верных слуг, - продолжал Саннадзаро. - С раннего утра выезжала она на своем любимом скакуне и до изнеможения носилась по окрестным полям, а вскоре и вовсе переехала в Непи, подальше от Папского престола и козней брата.

Она слушала, как играют на лютне, много молилась и повелела выбить при въезде в замок герб дома Араroнов рядом сгербом Борджа - знаменитым быком. Но и здесь, кажется, она не чувствовала себя в безопасности, и дело кончилось третьим замужеством - на герцоге Альфонсо д'Эсте из Феррары. Этот брак подходил и Папе, и самой Лукреции - Феррара была могущественным герцогством, и муж мог защитить ее и от папских козней, и от брата, который, словно мятежный дух, носился по Италии, завоевывая провинцию за провинцией. Кажется, ей просто захотелось уехать - подальше от этого жестокого города, дворцов и палат, вызывающих такие мучительные воспоминания.

   Что ж, Его Святейшество оказался совершенно прав: будущее мудрее и лечит раны. Лукреция очаровала решительно всех и поставила себя как-то так мудро, что ее полюбили и придворные, и простой народ. Двор при ее появлении словно расцвел: какие там давали балы, какие поэтические вечера! Ариосто обессмертил ее в своем «Неистовом Роланде», о ней слагали бесчисленные оды, Тициан писал с нее святую Доротею для своей «Мадонны с младенцем, святой Доротеей и святым Ульфом», ну а про то, что на фресках Пинтуриккьо она предстает в образе святой Екатерины, вам известно и без меня. А через какое-то время она даже встретила любовь всей своей жизни - им оказался один мой знакомец, пиит Пьетро Бембо. Все же Лукреция питала к поэтам особую страсть...

   И кто скажет, что она дурно жила? Ее родственники думали только об интригах, власти и наслаждениях - и чем они кончили? Чезаре нажил столько врагов, что и не перечесть, счастливо избежал двух покушений, но был предан, всеми забыт и заброшен, заточен в замок, бежал и кончил жизнь на поле брани, в самоубийственной атаке защищая короля Наваррского, которому взялся служить. «Или Цезарь или никто» - таков был его девиз. Так и вьшло: он был Цезарем, когда брал провинцию за провинцией, и стал никем - его искололи пиками, содрали доспехи и одежду и оставили умирать на заснеженном поле. А Александр VI пал жертвой заговора и был отравлен в своем же дворце. Вчера они были хозяевами мира, а сегодня империя Борджа покоится в руинах. Но все же Лукреция не забыла брата - проехала через всю Италию, чтобы забрать его прах и похоронить на этом скромном кладбище, близ своих владений. «Здесь лежит тот, кто держал всех в страхе», - гласит надпись на надгробье. Вот так, мой юный друг, проходит мирская слава... Впрочем, пора и нам. Пойдемте! Надеюсь, рассказ мой был достаточно поучителен...

   Р. S. Лукреция Борджа умерла '24 июня 1519 года, пережив всех своих братьев. Незадолго до смерти она произвела тщательную опись имущества и драгоценностей - одних украшений насчитывалось 3770 единиц, - и, дабы отойти от суеты жизни, постриглась в монахини францисканского братства, отписав обширные дары многочисленным церквям и монастырям. Сама же Лукреция перед смертью просила только об одном - чтобы не забыли о ее цветнике из амарантов, которые она выращивала в память о всех убиенных мужчинах ее жизни. Древние считали амарант символом бессмертия, а его алые бархатные лепестки так похожи на кровь...